РОДСТВЕННИКИ - Страница 5

- Вы, верно, прозябли в дороге, - сказала Олимпиада Игнатьевна, обращаясь к гостям, - какая погода-то!.. не прикажете ли горяченького?.. Наташа! Вели скорей ставить самовар.

Наташа выбежала из комнаты.

В девичьей она бросилась на стул и в первый раз свободно вздохнула.

Девки обступили ее.

- Вот, сударыня, - сказала одна из них постарше, - бог нам дал нежданных гостей.

Ишь какие два молодчика прикатили, - чай, сердечко-то, матушка, у вас так и ёкает теперь.

- Ах, Аннушка, Аннушка! - проговорила Наташа.

- Ну, что охать-то, сударыня? Братец-то какой добрый: женишка нам привез…

Девки засмеялись.

- Какой вздор, перестань, Аннушка!

- А нешто он вам не нравится?

- Кто?

- А барин-то, которого братец привез?

- Да я на него и не смотрела.

- И не смотрели! видите! как, чать, уж не посмотреть на такого красавчика? А знаете, матушка, ведь братец-то приехал в нашу сторону надолго. Вплоть до зимы, слышь ты, останутся.

- А ты почем это знаешь? - спросила Наташа.

- Уж коли мне не знать, матушка! Я все знаю.

- Оттого-то она, сударыня, так скоро и состарилась, что все знает, - возразила одна из них с усмешкою.

Между тем в гостиной Олимпиада Игнатьевна, вздыхая и охая, продолжала изливать свои родственные чувства перед племянником, а Петруша расспрашивал братца о заграничной жизни, о направлении умов в Европе, о литературных новостях, о Париже и

Риме.

- Ведь он у меня поэт! - говорила Олимпиада Игнатьевна, с любовию глядя на сына и обращаясь потом к гостям, - сидит себе целый день в своей комнатке, никуда не выходит и все или читает, или сочиняет. Он пишет прекрасные стишки! Прочти, дружочек, которые-нибудь из них братцу.

Сергей Александрыч и его приятель с любопытством обратились к Петруше; но

Петруша закусил губу, с досадою посмотрел на маменьку и отвечал, что на заказ он ни писать, ни читать не может.

Остальной вечер до ужина прошел незаметно. Сергей Александрыч был любезен.

Он много рассказывал о своих путешествиях и о своей заграничной жизни. Наташа сидела против него, с величайшим вниманием и любопытством слушая эти рассказы. Она сделалась гораздо смелее и смотрела на братца уже без замешательства.

Ужин состоял, по деревенскому обычаю, из пяти или шести блюд с супом включительно, из которых почти ни одного нельзя было взять в рот. Сергей Александрыч и его приятель только из приличия брали понемногу на тарелку всего, что им подавали, но

Олимпиада Игнатьевна при каждом блюде говорила им, вздыхая:

- Вы ничего не кушаете, так мало берете, - покушайте, мой голубчик. Конечно, наши деревенские блюда после парижских, - и прочее.

И гости должны были давиться и кушать.

После ужина скоро все разошлись, только Сергей Александрыч остался поневоле с тетушкой, потому что тетушка сочла необходимым передать ему с подробностями и со слезами о своей ссоре с братцем Ардальоном Игнатьичем, прибавив, что ссора эта решительно расстроила ее здоровье и что она скоро, может быть, сойдет в могилу, к утешению Агафьи Васильевны.

Расставшись наконец с тетушкой (это было уже за полночь), Сергей Александрыч отправился в назначенную ему комнату по небольшому, узкому и грязному коридору, который слабо освещался ночником.

В коридоре он встретил Наташу.

Наташа вздрогнула, увидав его.

- Ах, это вы, братец? - сказала она.

Братец очень приятно улыбнулся.

- Я, милая кузина. - Он хотел взять ее руку, но Наташа ускользнула от него и сказала:

- Прощайте, желаю вам покойной ночи, - хотела идти и вдруг остановилась.

- Знаете ли вы этот браслет? - Она указала ему на свой браслет.

- Нет, - отвечал Сергей Александрыч, - а чем он замечателен?

- Посмотрите хорошенько.

Сергей Александрыч взял руку Наташи и начал внимательно разглядывать браслет.

- Прекрасный браслет! - сказал он, поцеловав ее руку.

- Ну, а кто подарил его мне?

- Кто?

- Будто вы не знаете?

- Не знаю.

- Ах, боже мой, это вы же мне прислали его из чужих краев. Вы уж забыли? - прибавила Наташа с упреком.

- В самом деле? я?

В эту минуту где-то скрипнула дверь. Наташа еще раз произнесла:

- Прощайте, братец, покойной ночи! - и исчезла. "Какая милая!" - сказал про себя

Сергей Александрыч.

ГЛАВА III

Но здесь я должен оставить на время Наташу и ее маменьку и обратиться к тем, которые так внезапно нарушили своим приездом однообразие и мир их деревенской жизни.

Сергей Александрыч, родной племянник Олимпиады Игнатьевны и двоюродный братец Наташи, имел состояние значительное. Этим значительным состоянием он был обязан своему родителю. Родитель Сергея Александрыча - кавалерист времен Бурцова, широкоплечий, полный, удалой, забияка, с огромными усами и с неменьшею самоуверенностью, создан был на соблазн прекрасного пола. Все барыни и барышни чувствовали к нему особенное поползновение и с волнением впивались в него любопытными очами, когда он, бывало, прокатывался мимо их окон на лихой караковой паре, сам подхлестывая пристяжную, изгибавшуюся в три погибели, или когда входил в комнату, гремя саблей, постукивая шпорами и покручивая свой густо нафабренный ус. Но более всех при взгляде на него билось сердце одной вдовы. И чаще всего встречались взоры ее с его взорами. Вдова эта была не простая вдова, - а вдова генерала и дочь - да притом еще любимая дочь - известного в то время своим богатством коммерции советника Пузина. Полная, слабонервная и сентиментальная, она проливала слезы над

"Бедной Лизой" Карамзина и в то же время немилосердно таскала за косы свою горничную Лизку. Между кавалеристом и вдовой завязались письменные сношения. В письмах она называла его Эрастом, хотя его звали Александром Игнатьичем, и требовала непременно, чтобы он звал ее Темирой, хотя ее звали Палагей Васильевной. Она страдала и вздыхала и хотела, чтобы и он страдал и вздыхал, - и забияка-кавалерист покорился воле женщины. Забывая и ром и арак, с твердостью перенося насмешки собутыльных друзей своих, - он вздыхал, глядя на нее, меланхолически покручивая ус и живописно опираясь на саблю. Мало этого: он даже написал ей в альбом стишки, сочиненные его приятелем, которые, разумеется, выдал за свои: