РОДСТВЕННИКИ - Страница 17

- Вы замечаете это? - возразил Григорий Алексеич.

- Да. Что ж, это вам кажется странным? И не я одна, и другие замечают это.

- Что мне за дело до других?

Наташа посмотрела на него с недоумением.

- Скажите, отчего вы так посмотрели на меня? - спросил Григорий Алексеич.

- Так… - Наташа несколько смешалась. - Ну, признайтесь, ведь вам скучно здесь?

- А отчего же вы думаете, что в другом месте мне было бы веселее? Напротив, я люблю деревню. Деревенская жизнь для меня не так чужда, как вы думаете, потому что я постоянно до девятнадцати лет жил в деревне. Здесь мне и весело и грустно… Но мне иногда кажется, что нет человека в мире счастливее меня, иногда я думаю, что я самый несчастный из людей…

Григорий Алексеич сам не знал, что говорил, он оторвал ветку от куста и бросил ее. Он хотел еще что-то сказать - и остановился.

Сердце Наташи замерло. Она предчувствовала что-то необыкновенное.

- Послушайте, - сказал Григорий Алексеич, - мне давно хотелось говорить с вами; вы простите меня, если я говорю нескладно… У меня нет более сил скрывать от вас… Рано или поздно вы бы должны были узнать это…

Григорий Алексеич вдруг схватил руку Наташи. У Наташи потемнело в глазах, рука ее задрожала…

- Выслушайте меня - пожалуйста… я должен сказать вам - я люблю вас…

Легкий, едва слышный звук вырвался из груди Наташи, и слезы потоком хлынули из ее глаз.

- Я еще никого не любил в жизни… я люблю в первый раз, - продолжал он с возрастающим жаром и смелостию, - еще за полчаса перед этим я упрекал себя в холодности и неспособности любить, мне казалось… но теперь мне ясно, я не понимал самого себя, теперь я чувствую, как горячо и сильно я люблю… без вас для меня нет ничего в жизни.

Наташа сидела недвижно. Слезы крупными каплями продолжали падать на ее грудь.

Она не верила тому, что слышала; до сей минуты ей казалось почти невозможным, чтобы он мог полюбить ее, - он, по ее мнению, достойный любви первой, лучшей женщины в мире!

- Скажите же мне что-нибудь… взгляните на меня!.. Наташа подняла голову, улыбнулась сквозь слезы и пожала его руку…

- Только одно слово! - повторял Григорий Алексеич.

Наташа хотела сказать это слово, но разгоревшееся лицо ее вдруг побледнело.

В эту минуту ей послышался шорох в густых кустах сзади скамейки…

ГЛАВА VIII

Часа через два после этого Олимпиада Игнатьевна, Наташа, Петруша, Григорий

Алексеич и Сергей Александрыч сидели все вместе в гостиной в ожидании ужина. Наташа была несколько рассеяннее обыкновенного и как-то все невпопад отвечала на вопросы

Сергея Александрыча. Григорий Алексеич, напротив, был в самом приятном и веселом расположении духа и даже очень одобрительно улыбался, слушая Петрушу, декламировавшего ему свои новые стихи.

Олимпиада Игнатьевна раскладывала гранпасьянс, вздыхала, охала и изредка поглядывала на дочь с заботливым беспокойством… Месяц прямо смотрел в широкое окно, обливая комнату своим бледным светом и бросая длинные и серебряные полосы на пол. От времени до времени слышался в комнате доносившийся издалека однообразный и мерный стук ночного сторожа.

Олимпиада Игнатьевна оставила карты и обратилась к дочери.

- Что с тобой, Наташа, что ты, нездорова, что ли?

И она приложила руку к ее голове.

- У тебя в лице нет кровинки, а голова такая горячая!.. За тобой надо смотреть, как за ребенком. По вечерам теперь сырость такая, а ты ходишь в саду в одном тоненьком платьице. Того и гляди, схватишь лихорадку.

- Я ничего, - отвечала Наташа, - у меня так только, немного болит голова. Это пройдет.

- То-то пройдет, - ворчала Олимпиада Игнатьевна. - Поди-ка ты спать, напейся на ночь малины да закутайся хорошенько; это будет лучше.

Наташа в ту же минуту встала и подошла к маменькиной ручке. Олимпиада

Игнатьевна перекрестила ее и поцеловала в лоб.

Сергей Александрыч посмотрел на Наташу с улыбкою и пожал ей руку. Григорий

Алексеич молча поклонился ей; и когда она вышла, Петруша отправился вслед за нею.

- Я провожу тебя до твоей комнаты, - сказал он ей.

- Спасибо. Зачем же? Я могу дойти и одна, - отвечала Наташа.

- Мне хочется поговорить с тобою, сестра, - произнес Петруша таинственно.

- О чем? - спросила Наташа, вздрагивая, - пожалуй, когда-нибудь после, только не теперь, Я в самом деле не очень здорова.

Петруша нахмурился.

- Послушай, Наташа… - голос Петруши делался все таинственнее, - никогда еще я не чувствовал в себе такой сильной потребности говорить с тобой. Теперь я, может быть, выскажу тебе то, что другой раз мне не удастся высказать. Ты знаешь, что у меня минуты откровения не часты.

Наташа ничего не отвечала.

Войдя в свою комнату, она обратилась к Петруше, который все следовал за нею:

- Тебя, верно, братец, ждут ужинать.

- Я не хочу ужинать, - отвечал Петруша, располагаясь на диване.

- А маменька-то? Она будет беспокоиться… ты ведь знаешь ее… ей бог знает что придет в голову… Она подумает, что и ты нездоров.

- Оставь ее; пусть думает себе, что хочет…

- Поди скажи, чтобы меня не ждали ужинать, - сказал он, обращаясь к горничной, которая ставила на стол свечу.

Когда горничная ушла, Петруша подошел к Наташе, с чувством посмотрел на нее и крепко пожал ее руку.

- Я понимаю тебя, Наташа, - произнес он значительно, - от меня ты не должна ничего скрывать… Верь мне, я могу быть твоим другом; ты можешь смело высказать мне все, что лежит у тебя на сердце… тебе известен мой образ мыслей.

- Что такое? что ты хочешь сказать? - спросила Наташа.

- Неужели ты думаешь, - продолжал Петруша, - что от меня могла ускользнуть перемена, которая произошла в тебе с некоторого времени? Неужели ты воображаешь, что я не понимаю сердца женщины? От меня ты не утаишь ничего. Не бойся. Я, может быть, объясню тебе многое, что еще ты сама не ясно сознаешь в себе… Послушай, Наташа, я еще до сих пор в жизни не встречал женщины, родственной мне по духу, и, может быть, никогда не встречу. Что ожидает меня в будущем? Капля радостей и море страданий! У меня натура артистическая, субъективная, а такого рода натуры не могут быть счастливы в настоящем обществе! Они находят удовлетворение только в самих себе… Знаешь ли ты, что возможность любви, горячей, беспредельной, лежит у меня здесь в зародыше?